Алишер

         ОДНОМУ ТИРАНУ

         Композиция из семи текстов

I. БРОДСКИЙ, БЕРУЩИЙ ЗА ГОРЛО

элегия

Пока ты, муха, блеяла своим контральто
И воздух, как умела, согревала,
Я пальмы рисовал на школьных партах
И спал без одеяла.
Пока ты где-то там кружила,
Плела фигуры пилотажа,
Такая осень, на фиг, наступила,
Что просто лажа.
Так вот, зачем же ты, паскуда-муха,
Под бабочку косила, если знала,
Что только зрения и слуха
В такую непогоду мало?!.


II. БРОДСКИЙ, РАЗРЫВАЮЩИЙ НА ЧАСТИ

послание

Как придёшь домой, сразу сядь на краешек стула.
Сосчитай в окне, сколько листьев с деревьев сдуло.
Если уже зима, то разглядывай лучше обои –
Там кентавры покруче ругаются, чем ты сам с собою,
Да и нимфы в таких позах, что не встретишь даже в "Плейбое".
Закури беломорину и смирись, что под этой лампой
Давно пора плюнуть на четырёхстопные ямбы
И перейти на гексаметры, как с хлеба на воду –
Для начала сложи что-нибудь, скажем, в честь Нового Года.
А потом ложись и почитай перед сном газету.
Здесь важен один лишь момент – момент выключения света.


III. БРОДСКИЙ В БРАЗИЛИИ

мадригал

У флейты сегодня выходной.
Тесно в футляре флейте.
Музыка играет за стеной.
"И этой мерзости налейте..."
Водоросли украсят стерв.
Философия в будуаре.
Остался последний нерв,
И тот сегодня в футляре.
Не так ли уходит вглубь,
Сверкнув в небеса оком,
Комком изодранных губ
За флейтой своей окунь?..


IV. БРОДСКИЙ И СМЕРТЬ

ода

Поговорим о пространстве,
Представим его полым
В единственном числе среднего рода.
Ему ты не скажешь "здравствуй!"
Его не проймёшь глаголом.
Оно равнодушно к конкретному времени года –
Представив его таким,
Займёмся теперь другим,
А именно – поговорим о времени.
Тысяча девятьсот девяносто седьмой.
Бог, наверное, одной ногой
Ещё здесь, а другой уже в стремени.
И вот я думаю: там,
Где тугое ядро мира
Расщепляется на рай и ад,
Пространство уже к стопам
Не липнет на три-четыре
И твёрдый холодный взгляд
Скользит, всё тот же распад
Озирая, скользя наугад
По облакам.


V. БРОДСКИЙ И ТОЛПА

пасквиль

Вот мозг поэта. Нотр-Дам извилин.
Как черви копошатся здесь обиды.
И планы мести здесь же умирают.
И, собственно, вся жизнь здесь происходит...
А вот рука поэта. Здесь египет
Его глубоких мыслей. Египтяне
Из этих мыслей строят пирамиды.
И предаются пьянству или блядству...
А вот желудок, а желудок, к слову,
Единственный в поэте недостаток,
Поскольку отвлекает и поскольку
Для целей неземных не приспособлен...
Вот член поэта! Но ни слова больше
О члене, ибо так же, как и сердце, –
Он инструмент интимный. Полагаю,
Здесь кузня ритмов нашего поэта.
А вот и воздух, коим дышат нервно
Ему в затылок недруги с усмешкой,
Что слава, как и публика, из диких
Притащена провинций на аркане...


VI. БРОДСКИЙ И ДАНТЕ

сонет

Флоренция сплавляет божество
В провинцию, туда, где вещество
Преобладает в форме торжества
Потенции над актом рождества,
Туда, где глина, камень и листва
Сплетаясь, образуют естество
И, видимо, находят свой конец,
Конец пространства, таинства, родства.

Но не расплавить золота в свинец,
И, если не последний ты подлец, –
Не снисходи до алчущих сердец.

Рассудит всех когда-нибудь отец
И лично водрузит на лоб венец,
Но это, как мне кажется, пиздец.


VII. БРОДСКИЙ И ЭСТЕТИКА ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО КАПИТАЛИЗМА В СВЕТЕ ЗАГНИВАНИЯ ИНДИВИДУАЛИЗМА КАК ОБЪЕКТ КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ

апология

Всё, сочинённое спустя
Неделю, годы, век и позже,
Останется таким же неспроста
Татуированным на грубой коже
Пространства, исцарапав весь фасад
Тупой иглой, глубокими рывками,
Вознесено в итоге над
Особняками.

Над городами из числа
Соединённых клинописью тщетной,
Над картой, чья граница отекла,
Над твердью неба, кислородом щедрой.
Над щебнем лунным. Над звездой.
И там, в касталъском чернозёме грубом,
Тогда песчаник золотой
Мы приголубим.

Так, стало быть, подведена черта
Всей лаве строк, руке, кропавшей строки.
Рту и гортани в катакомбах рта,
Что в общем-то предполагалось – строго
Сказать, и это есть последний пункт
В контракте с небом и освобожденье
От речи, от судьбы и прочих пут
Сердцебиенья.

Так, видимо, уходит целый век,
Не разжимая век и пальцев, мелкой сыпью
Петита в вечность, в прошлое, на снег,
На коленкор забвенья, на безрыбье
Пустого словаря, и, знать, не зря
Царапанное прямо или косо
Есть просо времени и есть календаря
Метаморфоза –

Корабль плывёт уже на глубине.
Харон на веслах дремлет, и, помимо
Ртов, полных драхм, в его подводном сне
Нет ничего – ни облака, ни дыма.
Но облако плывет, и бьёт волна
О берег, в лунном свете дряблый.
Плыви же, облако; плыви луна.
Плыви, кораблик.

    Санкт-Петербург, 1997

К содержанию   *   Написать куратору сайта

Используются технологии uCoz