ЧАСТЬ I
* * *
Девушка в штанах и в модной шляпе
Топает в гранит ногой железной.
Каплет вечер, и пьянеет город,
Наклонясь над бездной.
Расходились в душах злые тучи.
Ах вы, гуси, белые вы гуси!
Ну куда же вы, не улетайте, гуси...
Бьёт и бьёт в мозги какой-то пьяный дуче.
* * *
Я знаю, скоро, скоро
Засияют дни мои.
Из удивительного сора
Защебечут соловьи.
Поднимусь душой весёлой
Высоко за облака.
Здравствуй, мир, как солнце, голый!
Шевелись, моя рука!
* * *
Ты спать ли хочешь осенним ранним утром?
Когда ещё трамваи не ожили,
И улицы железные пусты,
И город спит, накрывшись влажными ушами,
И смотрится во сне, как в зеркало, в тебя,
Пророк с душой проломленной, и ждёт
Действительных, прямых и строгих слов.
Слышь, голос громовой ложится вместе
С твоими причитаньями. Вздохни же...
НОЧЬ НА ПОЛУ
Рано утром, бегая по крыше,
Блажной петух кричал. А выше
Солнце золотые скалит зубы,
В окно уставясь холодно и грубо.
Чуть приоткрыты и мерцают очи.
По креслам нежная одежда ночи
Дрожит в луче и тает, словно тонкий голос.
И сонное лицо златой щекочет волос.
* * *
Снег садится на деревья и на крыши.
Напротив стенка покраснела, хорошея.
Серьёзные дома втянули шеи
И, шапки белые поглубже нахлобучив,
Бредут по плечи в серой туче.
И кажется, становятся стройней и выше
Деревья взрослые, над крышами надменно шевелясь.
Снежинки покрывают ровным слоем плечи.
И ты стоишь, не шевелясь.
Волной накатывает вечер,
Когда, как солнце, жёлтый, златоглавый князь
Ко мне протягивал пробитые ладони
И улыбался в окровавленной короне.
ГЛЯЖУ НА СТАРОЕ ФОТО РОДНОГО ГОРОДА
На месте этом смирный шёл трамвай,
И лошадь мёртвая стояла.
И фонари, склонив стальные выи,
Как под землёю тени, скорбно выли.
И баба каменная на детей
Кричит среди давно исчезнувших людей.
И замок гордый на горе, и рваный
Мальчишка русский влез на спину
И холку треплет саблей деревянной ...
Но полдень здесь пока. И тени.
Живые тоже есть, но тени, тени,
И женщина, и лошадь, и коляска,
И толстая под фонарём статуя,
Отставив ногу, смотрит на дома.
Другая, меч подняв, приветствует меня.
Шалят по небу шпили. Ах, в небе самолёт
На них, как ангел древний, щас падёт,
Сжигая весело и полдень, и трамвай,
Огнём и серою рыдая...
Останется одно лишь небо
Над городом с разбитой головой.
Останется лишь дух тяжёлый и живой
Для сердца русского...
И тихо так, ни ветерка на фотографии былой.
И спит ещё солдат отчаянный и злой
Передо мной. Всё это есть, всё это было.
* * *
Слышу ли голос твой, звонкий и ласковый
М. Лермонтов
Она проснулась, но вставать не хочет.
На телефоне тонкая рука,
И тает сон в лице; как облака,
Остатки отлетают рваной ночи.
Как птичка в клетке, голосок дрожит
И скачет милая душа навстречу.
Увы, на шею кинуться не может быть и речи! –
Как больно, как тоскливо жить
В селеньях разных. В одиночестве вставать и
Пластмассовую трубку, а не губы целовать.
* * *
Занавеска с птичками,
Небо в облаках.
Утро зарождается
В каменных руках.
Гонит ветер облака
С севера на юг.
С неба падают легко
Толпы белых мух.
То зима пришла и дышит
Холодом в лицо.
Разукрасила мне крыши,
Заморозила окно.
Помертвели все деревья,
Листьев нет на них.
Одинокая ворона
Рот раскрыла... Этот крик
Мне на сердце хриплым эхом,
Словно снег холодный, пал.
И дрожу я весь от смеха,
Гордый, как Сарданапал.
* * *
Толпой крылатою роятся облака,
По сердцу весело топочут.
И голос тоненький запутался в словах
Пылающих по проводам, и будто
С венком весенним в мраморных руках
Сияя тонким полпрозрачным телом
И смеха нежного оскалом белым
Плывёшь, и усмехаешься, и таешь,
И снова дразнишь ты и бьёшь меня.
Толпа весёлых карапузов в злате дня,
Бряцая тетивою, мечут стрелы,
Пронзают ласково глаза мне,
И грудь, и корень яростный, и лучше не глядеть
В окно. Там серый ветер жжет, как плеть,
Там слякоть, там декабрь, там злые облака,
Там голые метут деревья небо.
* * *
Как тёплая душа, проходит осень...
Над крышами короткими кругами
Кружит у смерти ворон умный,
И стелется белесый дым в очах.
Сейчас помрёт. Но нет же, нет, чуть пьяный,
Шатается и бьётся под лучами
Слепого, как и всякий раненый любовью,
Солнца. Я у окна. Гляжу, трепещет как
Закат над крышами. Как мокрые деревья
Безумствуют под ветром западным, и небо
Таинственно темнеет. Так и жизнь моя
Темнеет незаметно и счастливо...
* * *
Глухо забрякало что-то внизу меж домами.
Верно, железный трамвай по делам покатил.
Падает снег и ложится на голые крыши.
Падает снег и ложится на плечи твои.
Серое утро... И город по-зимнему серый
Тихо плывёт между звёзд, качаясь во сне.
Словно собака, односторонние люди
Лают, белым лицом обращаясь ко мне.
День начинается звоном на кухне посуды,
Рокотом глупых машин, телефоном немым.
Скоро ли вечер... Проходят таинственно годы,
Словно в романе классический дым.
* * *
Я помню: вяло, скучно
Тащились дни мои.
Мне виделось: могила
Свой глупый рот раскрыла
И чивиликает, как будто
Она соловей, полна любви.
Зовёт, зовёт...
И день за днём проходит год,
Другой, а жизнь уныла.
На дни я равнодушно наступаю,
Как бы на клавиши усталый пианист
Неловким пальцем. Звякнет день и тает,
И вот уже он будто б не был.
Зато теперь другое дело. Словно небо,
Мне что ни день иной и милый голос
Доносит чёрный, чудесный аппарат!
Душа вспорхнёт, забьёт крылом
И с ангелами важный разговор
Ведёт, и трепеща, и млея,
Чуть я заслышу смех твой звонкий
И мотыльком счастливым стал,
Кружусь от радости... Скукожилась могила!
Ну, где, скажи, твоя гнилая сила?
Молчит!
* * *
Тихо в квартире. Лампа горит.
Серенький свет из окна пробивается.
Кто-то в кровати, как птичка, сопит.
Замерло всё. Мир не шатается,
Словно вчера, когда шли мы по улице.
Тучи под ветром людей полутёмных
Хмуро носились, взглядами томными
Нам обжигали глаза. И метелица
В уши пела, ноги лизала.
Прыгнет на крышу, пройдётся вдоль стенки.
То до небес город пронзала,
То вдруг обнимет хладом коленки...
ДЕКАБРЬ. ПРАЗДНИК
Как будто утро. Ночь ушла как будто.
Но чёрный воздух за окном не шевелится.
Ни человека, ни собак не слышно.
Моторы не трындят.
Россия отдыхает в этом мире.
Хоть крикнет птица – не шелохнется прохожий.
А я в халате и в чужой квартире
Пью кофе ранним утром. На кровати
Клубком свернулась маленькая фея.
Чу! Голоса... Но прокатились и затихли.
Мы тут совсем одни. И ходят звёзды,
Поют и пляшут пьяным хороводом.
* * *
Последние дни. Декабрь убегает.
Дымы над городом, люди живые,
Лапы морозные, лица кривые...
Где непрозрачное время истает –
Голос видится тёплый, живой:
Пальцы горячие к сердцу протянет,
Мягко в душе поведёт головой
Маленьким мальчиком с крыльями станет.
Вечно ль мне тут у окошка сидеть,
Где на стекле распускаются маки
Хладные. Пастыря плеть
Щёлкает. Белые лают собаки.
РАССМАТРИВАЮ ЧУЖИЕ ФОТОГРАФИИ. ТИШИНА.
МОРОЗ НА УЛИЦЕ. КОНЕЦ ДЕКАБРЯ
Светит лампа. Тихо? Грустно?
Нет, но лампа тихо светит.
Ангел мой живой и тёплый
Дышит сам под одеялом,
И мерцают благосклонно
Звёзды нам двоим, и пламя
Там колышется, и светлый
Крик пронзает тихо сердце.
За окном как будто тени
Проплывут и засмеются.
Это утро, это утро
Гладит хладной лапой сердце.
Будто мы вдвоём на свете
Смотрим сон. Иное место
Расступается. Иные
Разрывают сердце звуки.
* * *
Зверь шагает с Новым годом.
Все на взводе. Все лопочут.
Тот спиной гордится. Этот
Ножкой дрогнет, усмехнётся.
Скоро, скоро праздник, скоро
Тенькать о бокал бокалом,
Разговаривать с душою,
Обнимать родное сердце.
Я сощурюсь на соседку
С толстым задом на скамейке:
Ты сними очки, смурная,
Я тебя не шибко вижу.
А она, власы роняя,
Отвернётся, засмеётся:
Скоро Новый год! И скоро
Зверь иная нам настанет.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НОВОГО ГОДА
Гул гудит. То поезд едет! –
На платформе говор, топот.
Вот завыл – и подъежжает.
Сели. Выпили. Помчались.
Юноша напротив киснет.
Всю ведь ночь он, видно, плакал
Над возлюбленною светлой,
Ускользающей в ладони.
Парочка трясётся хмуро,
Утомлённая вином.
И таращится, как дура,
Лампочка в глазу больном.
Вот старушка: и вздыхает,
И трясёт засохлым глазом...
Ах, гортань моя сухая!
Как гармонь хрипит, зараза.
TO AN ENGLISH TEACHER
I offered you
My heart and love.
The thing I got
Was a bitter laugh.
My dreams were fair,
And sweet, and pure.
Now pain's so hard,
I can't endure.
I thought your heart
Would all be mine...
But, woe, it seems
Will never shine.
It does not mean
That I'm just sad.
It only means
I'm down, I'm mad...
* * *
Обморок по комнате.
Окна в фонарях.
Стулья растекаются,
Щурятся впотьмах.
Голоса пришли чужие
Ах, в ушах скрипят, скрипят.
Натянули жилы
С головы до пят.
Всё не спишь ночами?
Плачешь в стенку головой?
И своей портретной раме
Притворяешься живой?
Жизнь сочится, смерть смеётся.
Тут же ночь совсем простая:
Словно птица у колодца,
Хлоп крылами – и расцветает.
Словно птица усмехнулась
И дохнула нам в лицо
Девочка судьбой коснулась,
Разгоняя мертвецов...
* * *
Чайки кричат в темноте. В полумраке усевшись,
Нежно внимаю им я, голосом песню пою.
Милые гости, строгие струны, ложитесь
Ладно мне на бумагу, в бедные уши мои.
Волны залива рокочут под дверью, над нами
Тьму разгоняя. Заклятья рокочет судьба.
С небом в обнимку шатаясь, словно цунами.
К небу катит неслышно о жизни мольба.
* * *
Клубы, клубы над Петербургом.
Дымит завод, дымит труба.
И над Невою бродит солнце,
Как пьяная больная голова.
И сине-розовое небо темней, темней – хотя же рано.
Мороз сильней, деревья пляшут.
Дымы густые, как сметана,
Растекаются над крышей,
Заползают и в мозги,
Гомозятся, словно крохотные мыши,
И вдруг запляшут, как враги!
НА ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
Она приехала, ура!
О мчи же к ней меня, метро!
В душе зевала мне дыра –
Теперь рукой беру перо
И радость тут свою пиша,
Как нежный ангел, бью крылами!
И полной грудию дыша,
Бежу к своей прекрасной даме!
В МЕТРО
Старый старик вцепился любимой старухи
В руку, по жизни кружа.
Кожей обтянуты кости, готовы и мухи
Глаз к переходу вдвоём, сознанье круша.
Я вслед за ними тихо лечу, сияющий горем.
Томно горит тонкая память во мраке пустом.
Вспыхнет когда-то, легко просияет – и гаснет, как море.
Мягкое тело громко дрожит под горящим кустом.
* * *
Третий дух в Боге есть горький дух,
возникающий в молнии жизни...
Низкое небо зимы над головою.
Дышит январь тяжело. Тащит в себе человек
Горькую пьяную думу. Разорванный пьяной мечтою,
Бедный, таращится в окна живых магазинов, кафе,
На остальных, проступающих пятнами в воздухе сером,
Как бы пустых под пальто, тусклых и мягких, глядит
Взглядом моим, замутнённым моим алкоголем,
Сердцем моим серебристым, сердцем холодным, чужим.
Как тяжело подымать крылатые плечи...
Словно псалом распевая, невольный пророк,
(Дробно трамвай простучал над моей головою)
Смирная молния, в небо гляжу я и вою,
Свой исполняя навеки горький урок.
* * *
Тишина. Только где-то как будто машина ворчит,
Да собака заводит беспечную ругань с прохожим.
Утро облаком тихим повисло – снится
С крыльями, с трубкой во рту. Многорукие домы
В двери скребутся, разбитые тени, печальные тени.
Крадутся тихо и тихо уходят, шепча запрещённые звуки.
Ты с постели со стоном встаёшь, ты на кухню легко потащился.
Чай, как скала, прорастает по телу и нежит не хуже
Коньяка лёгким ветром по жилам. А там, за домами
Катится день, гремя и блистая, божественный отрок.
Вот наскочил, закружил в пляске округлой, однообразной,
И дальше уже отлетает, ворча... Ночь пришла
Обниматься, горячая, в тёмной постели...
* * *
Лампа светит мне на стол.
Словари своё лепечут
Иностранное, и вечер
Медленно по окнам цвёл.
Там, на кухне, треск и звон.
Сковородка заклинанья
Сладкие шипит. И зданья
Топчутся со всех сторон.
Словно маленькая птица,
Ты на край постели села
Или всё это мне снится
Головою обгорелой.
Я отвечу, погоди,
Я откликнулся, проснулся –
Глядь, а вечер тьмой надулся.
Мрак везде. Дожди, дожди...
* * *
Веточки качаются:
Ветер пробежал.
Ах, февраль, февраль морозный
В городе настал.
Бегают машины
По глаза в снегу.
Бегает прохожий,
Плачет на бегу.
И с утра до ночи
Дворники, ломами
Обжигая пальцы,
Бьются меж домами.
И поэт угрюмый
Вышел на порог,
Повернулся, плюнул...
Эх, опять дорога
Ждёт его далёкая
На соседний остров
Лопотать по-басурмански
Перед толпою пёстрой.
Глянь: храпит через Тучков
Мимо длинноногой крали,
Мимо мирных рыбаков,
Мимо рюмочной в подвале.
Три часа прокукарекал –
И в обратный голый путь,
Рожей пьяного чучмека
Раздвигая ночи муть.
Хриплый ужин у экрана,
Одинокая постель.
Надвигается бараном
Ночь. Такая вот канитель.
* * *
Солнце встало. И я встал.
Восемь вот уже часов.
Дышит тощая природа
Из-под тающих снегов.
За цветастой занавеской
Дом упал. Завод рычит.
Смотрит дворник исподлобья.
Солнца хладные лучи
Освещают снег, бараки,
Мусор, квёлый магазин,
Где в лицо мне дышит луком
Южноогненный грузин...
* * *
Часы, шипя, двенадцать раз пробили...
Чуть слышный стрёкот в темноте.
Как будто полночь скоро. Он сидит в халате
И напряжённо слушает не вскрикнет,
Но ждёт удара, последнего удара,
Когда ж ему двенадцать раз провоет
Высокий ангел, и зевнёт завеса,
Тугая полупрозрачная завеса,
Мозги опутавшая, словно паутина.
Как мальчик маленький опять, разинув рот
Глядит душа, вдруг вспомня про себя,
И оглянувшись, боязливо жмётся,
На сильное стареющее тело,
Которое ещё вовсю гудит...
Но погоди, хоть полночь будто б рядом,
Удар последний раскрывает губы
И улыбается ещё издалека
В глухом воображаемом тумане...
* * *
Пыльные лица осели в подвале.
Губы жуют, шелестят голоса.
Кто-то нетрезво нам улыбнулся.
Тяжёлые пляшут глаза.
Дышут, сгорают подземные люди.
Голый философ пришёл и молчит.
Что же с нами серыми будет?
Лезвие тонкое в небе дрожит.
* * *
Дурочка присела рядом.
Разноликая громада
Поезда помчалась мимо
Перекошенного дома.
Ты поправишь мне причёску –
И красивый как с папироской,
Стану добрый молодец,
Улыбаясь тебе, как отец.
Голова, глядишь, задышит,
И летит, волнуясь, крыша
Над печальными глазами,
Как отчаянное знамя.
А потом: как выйдем вон –
И захлопнется вагон.
* * *
Здесь сидят по башке комариные люди.
Был бы я коридор, ты б гулял до сих пор
По пустыням Востока, маленький мальчик,
Ставший со временем сказочный вор.
Говоришь про далёкие помню походы.
Нет базара, вставай, и пошли на восток.
Только пьяные жизнью пройдёмся по водам,
Как настигнет нас справедливый рок.
Дай же руку, товарищ...
...............................................
...............................................
...............................................
* * *
Полна платформа кованых людей.
Там где-то поезд копошится. Рядом
Читает лупоглазую газету
Прыщавый отрок. Женщина в штанах
По земле стрекочет тёплыми очами
И ждёт, и воет тёплыми очами.
Ворвётся поезд встрёпанный и злой,
Разворошит колючую толпу,
Опустит на сердце раскрашенные лапы,
Победно хрюкнет – и уже вдали
Мелькает его выцветшая кепка,
А ты стоишь, опутан мрамором лохматым...
Ах, в мире много
Неправильных чудес и диких слов
И сновидений в небесах, и непрерывных,
Как жизнь на свете, долгих грустных песен...
* * *
Снова петух закричал. Неожиданно крыша
Зашевелилась в жёлтых лучах холодного солнца.
Но спать, спать! Сладко дремать после красного душа,
Странные тени под крышей осваивать разумом скудным.
Рявкнет собака, другая за ней, за окном на помойке
Не поделившие, видно, куска – и ворона, близкая птаха,
Мелькнёт пред глазами, вещее что-то прошепчет
Клювом моим вдохновенным – и дальше мы дремлем.
Труд небольшой разобрать эти тайные знаки,
Да разленился я в тёплых руках, меж грудями
Белокожей красавицы, спящей со мной, как ребёнок...
* * *
С юга тянет дым: труба
Над деревьями торчит.
Далеко дымит труба.
Тихо, сердце, не ворчи.
Вишь, сорока пролетела
По своим, небось, делам.
Спит в своей пустыне белой
Удивительный Саддам.
Сад мой нежно расцветает.
Яблони пустили почки...
Над пустыней в раскалённой,
Пролетал Саддам сорочке.
Ты сказал ему: давай
Вместе править этим миром!
Заходи ко мне в трамвай,
Откуси моего сыра!
Голову сложил на стол
Маленький философ, дремлет.
Видит: в ранах и с крестом
Бог обходит нашу землю.
Вдруг присядет на плечо
И бормочет в ухо
Так, что сердцу горячо...
То застонет глухо,
Вскинет на спину легко
Деревянный крестик
И вздыхает глубоко
По Руси-невесте.
В ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫХ КАССАХ НА ЕКАТЕРИНИНСКОМ
Холодный пол и мраморен и светел.
Сквозят и падают куда-то тени в бездну.
Под потолком кудахчет грозный петел.
Расправил крылья и машет жезлом.
Так бьёт крылом Москва и шлёпает губами,
И пьяным ртом, как батька, шевелит.
И падают слова тяжёлыми гробами
По всей стране – и сердце ли болит,
Народ готов ли мой и плакать и гореть,
Когда над миром меч завис кривой и алый?..
И скоро ль щёлкнет бешеная плеть
От Атлантики и дальше за вспученным Уралом?
................................................
И вспомнить правильные, трезвые слова
Ох, как кружится, как пухнет голова!
................................................
* * *
Ни ветерка. Грохочут птички в поле.
Уснул мятежный отрок на постели,
Бездельник грустный. Выпить что ли
И самому дремать на воле.
Пили, пила соседа, бейся лом,
Скрипи, лопата! Мой же пьяный дом
Качается, бредёт по пояс в облаках.
И в небе шарит вдохновенная рука.
Навстречу тихая соседушка с ведром.
Шуршат глаза по сердцу – грянул в сердце гром,
И ах, какая разговорчивая рана!
Но рано, милая, увы, пока что рано...
ВУОКСА
1
В саду раздетая порхает дама.
Поэт по воздуху свой вдохновенный дух пронёс.
Ты глянь, дружок, потомки Авраама
Идут, крича, копать навоз!
Сребрится озеро в кустах,
Шумят и сосны в вышине.
Благословенные места!
Но нету места здесь уже ни мне,
Ни финну, дикому доныне.
Сюда уж больше он не ходит.
Как саранча прошла по девственной природе:
Где прежде пустынь – там теперь пустыня.
2
Я леску тонкую заправлю,
Крючок закину точно в воду.
И чайка нежная кричит люблю
И славит нашу с ней свободу.
И рыба шалая клюёт,
Разинув клюв на червяка.
За часом час – и снова минет год.
Шуми в ушах, бурливая река.
* * *
Я в городе живу.
Пока ещё лохматый.
Ещё не ем траву,
Не пахну потом и лопатой.
Дома везде тут бледные растут
И молча землю заслоняют.
И вещи голые то там, то тут
Проходят мимо, не кивая.
Но будет час, и я уйду
И брошу тёмный, дикий город.
Я отпущу седую бороду,
Я убегу в поля и горы,
Где ждёт меня моя трава
И смерть моя в прекрасной рясе.
Где чистая задышит голова
Средь птичьих глаз и рыбьих песен.
ЧАСТЬ II
В ДОРОГЕ
1
Дорога снится. Всё машины да машины.
Махнул рукой – и едем! Но куда?
Деревни крадутся, согнувши спины.
Над лесом виснет борода
Кривого облака. Вот солнце скрылось,
И капли шелестят по стёклам.
Уже и небо в судорге забилось,
И церковь ёжится. Намокло
Её подслеповатое лицо,
Как будто плачет... Но промчалась мимо.
И провалился в мрак закопченный кацо
Над шашлыком в лохмотьях дыма.
И дальше мчимся...
2
Мокрые машины.
Мокрые кусты.
Псков за брызгой показался,
И в плащах менты.
Друг мой полусонный
Руку на плечо
Положил и улыбнулся.
Лучик над ручьём
Затуманенного солнца
Свистнул – и пропал.
Вьётся меж теней неслышных
Узкая тропа.
Уже, уже. Твёрже, твёрже –
Путь далёк, а мрак сильней.
Кажется, не слышно, Боже,
Песен прежних дней.
* * *
Среди занавесок, цветов и экранов мерцающих, скрытно
Летит насекомое глупое, крылья спустя, хладнокровно
Очами вращая на стороны света, на мир, на мужчину,
Сидящего вяло в чужом замусоленном кресле.
Огромен и призрачен мир, в зеркалах отражённый и стенке,
Где две очарованных киски на крыше любуются небом закатным.
Но вдруг просвистит за спиною прозрачнокрылатой газета –
И вот уже труп на полу, не шевелит ногами и больше не дышит.
БЕРЛИНСКИЕ СТИХИ
1
... И плоское плывёт лицо монгола
По улице, кишащей пауками.
И небоскрёб дрожащий, голый,
Тревожно машет угловатыми руками,
И коридорный Миша коридорным вздором
Английское лопочет вежливо над картой,
Где город разделён изломанным забором...
Американец тянется потёртый,
А следом негр в косичках и с белыми глазами...
Ну что мне нового, оскалившись, сказали
Сытые сумерки улиц Берлина,
Где нет мне ни друга, ни милого сына.
2. ФАЗАНЕНШТРАССЕ
Ах, эта дверь с дешёвой позолотой,
Широкая, как родина, кровать,
Ах, этот шкаф надутый, цвета креозота...
Стакан вина – и спать, и спать, и спать,
И снится улица, по ней велосипеды
Зловещие, шипящей вереницей,
И я средь них, один из них – победа!
Мне падает на плечи злая птица,
И плачет надо мной... Но чую ропот в коридоре
И бодрый стук в накрашенную дверь.
И смотрят иудейские два Бори:
Один со скрипкой, а другой как зверь.
3
Вот хлеб, вот вино. Пролетели века.
Всё те же на небе живут облака.
4
Бормочет во дворе берлинский скучный дождик.
Бормочет красное вино... Что с грустью смотришь на меня.
Ты, сумасшедший друг мой, как и я, художник,
Попьём вина, германца не кляня!
Берлин, прощай. Берлинцы, нежно
Махните вслед нам, русским голодранцам!
Фазан чеканит песню, слышь, художник нэзалэжный,
Дроби и ты свою...
10 – 13 июля 2003, Берлин
В ГОСТИ, НА РОДИНУ
1
Въезжаем в Пруссию под чёрный рэп.
Граница долгая, как время под водою.
И сонный Гумбиннен склонился надо мною,
Гляди, гляди, уже мерцает черепица
На крышах призрачных домов,
Прозрачные готические кирхи
И русские прохожие в полях
И на дорогах, кровью политых моею...
2
Я снова здесь, на хуторе больном.
Работник хмурый баню жжёт, а долговязый гном
Взвалил косилку на плечо
И воет за окном... Хозяйка горячо
Отпаивает сына чаем сонным.
Прохладные покои ветерком оконным,
Продуты. Медленный мерцает свет
А в нём расслабленный и чуть хмельной поэт
Рассматривает люстру-свастику, камин,
Стекло дверей... Бормочет умилённо:
Как мне легко, как я люблю всех вас,
Товарищи мои хмельные...
ХОЛОДНЫЙ АВГУСТ
1
Ветер шарит по кустам,
Капли хладные сбивает.
Дохлая погода. В небе
Солнца нет. Трубы не видно
Над далёким лесом. Спят
Домочадцы по кроватям.
Стук в окно. Ах, кто там? Вишня
Бьёт озябшей мокрой лапой!
Жалобно своё жужучит
Муха, робко пролетая
Над моею головой.
Видно, чует осень близко.
Да и верно, август, август
Начинается холодный
С ветром тёмным да с дождями...
2
Калитка открыта, и выход на пруд
Зарос кустами рябины.
Только что звёзды играли во сне
Теперь облака и ветер.
Опять неужели пойдут дожди,
Не выйти к ромашкам в поле.
Вон грозно стоят в углу сапоги,
И плащ до пола свисает.
Как скучно с утра сидеть у окна,
Глядеть, как мрачнеет природа.
Как осень вплотную к груди подошла,
Как в спину толкаются годы.
ВПОЛНЕБА
За рощей солнце задышало.
На небе ласковый пожар.
Вот в облако вонзилось ласковое жало –
И закатился знойный шар.
Два колена и тонкие ноги
Рассекают тугой полумрак,
Где плавают с улыбками нежные боги,
Подавая нежный знак.
Всё утро по мягкой клавиатуре,
Пальцы стрекочут, мерцает экран.
И художник, внимая прекрасной натуре,
Таится в тени, как в лесу партизан.
* * *
Кипит, кипит моя картошка!
В саду гуляет холодный дождь.
Я подремлю над книгой трошки:
Осенний день, едрёна вошь!
Кипи, картошка! Глядишь, и мы дождёмся
Погоды ласковой, как в сентябре
Златые липы, клёны опадают,
И лужи трескаются на дворе!
* * *
В пивбаре мухи и запах мыла.
Мы посидим с тобой, кудесник милый –
Синеет небо за решёткой,
Вошёл, как бог, и просит водки
Мужик ободранный, в штанах
Коротких. С бородой монах
Плывёт над Пушкиным лениво...
Шуми, шуми по жилам, пиво!
Мой монастырь, лети, лети!
И ты, монах, до звёзд расти!
А-а, вон там двое волосатых
Гребут на облаке лопатой...
* * *
Печальный день. Стрекочет по железу
Сырого подоконника водичка.
Сырой и воздух, и трава, и даже звуки
Испуганной сороки. По забору
Она сердито прыгала, ворчала,
Увидела в окно лицо поэта,
Обросшего седой везде щетиной,
Зафыркала по воздуху крылами
И скрылась в мутном воздухе сыром,
Бранясь на всю округу. Что ж, и я
Пойду куда-нибудь во тьму спокойной спальни
Листать журнал помятый, прошлогодний,
Дремать уныло, унылый видеть сон,
Где тоже сырость, дождь и глупая сорока
Бессмысленно таращится в окно
И что-то жалкое мне на ухо лепечет,
Пронзая взором грудь до самых пяток.
* * *
Рыбы вчера наловил, а сегодня зажарил
Вкусную рыбу на сковородке чугунной.
Тихо сижу у окна, на небо гляжу с облаками
Сытый, довольный – и вспоминаю с отрадой,
Как над рекою сидел, как с комарами
Насмерть дрался под вечер, не замечая
Лёски, дрожащей мощной лещёвой поклёвкой...
Как я тащил потом бедного: выпучив очи,
С ужасом бился он, крепким крюком прободенный
И обречённый, увы, гореть на моей сковородке.
А вот теперь сижу я, сижу и мозгую:
Ехать – не ехать сегодня мне на реку к рыбе?
Впрочем, ответ мне, пожалуй, заране известен:
Как она там без меня, заждалась уж, поди, скучает.
Эх, брошу всё, вскочу-ка в седло, нажму на педали
И на реке вечерок проведу, как добрый хозяин.
ПОСЛЕ ПИВБАРА
Ах, этот воздух утром, мутный, как горилка!
Посмотришь вдаль – мутит, и сразу пьяный.
И пиво с вдохновением Баяна
Стучит в мозгах, как злая молотилка.
Как будто дождь пошёл – да нет, какой там дождь!
То муть в глазах... Куда летишь, планета?!
О, ангел мой, откликнись, где ты, где ты?
И день в окне мотает головой, как лошадь.
И как слепой, бреду, кругом никто.
А в голове плывут размазанные рожи.
И кажется сама вселенная скукожилась
И пиво пьёт слюнявым грязным ртом.
* * *
Я вас не понимаю, рыба!
Ну почему ты не клюёшь?
Червя сменяю то и дело!
Да чем же он вам не хорош?
Садится солнце. Скоро ночь.
Домой мне ехать на работу. Каково?
А у меня в кармане окунь
Единственный – и больше никого!
Как будто я сижу устало
На мёртвой берегу реки.
Ах, всё пропало, всё пропало!
Все сдохли к чёрту поплавки!
БОЛЕЮ
1
Ты не дуй на меня, ветер!
Я сегодня заболел!
Температура подскочила,
Надо мёду мне попить.
Вишни ты шуршишь листами,
Сливу мокрую ерошишь...
А моя температура
Шебуршит по организму.
Вот как выду я до ветру,
Как достану я прибор –
Ветер прянет, ветер прыгнет
И повиснет на забор!
2
Упадок сил, упадок сил!
Температура ниже нормы!
Летать я больше не умею,
Но на кровати вот пою, задравши крыл.
Мне потолок чего-то сдуру шепчет,
Всё ниже, ниже. Всё крепче, крепче.
Ночная крыса смотрит в щёлку,
По сердцу пробегают волки.
И кабачок, смотри, ползёт, оскалясь
Цветами жёлтыми в лицо.
И чёрный пёс, смотри, дрожит руками
И вдруг становится отцом!
Упадок сил! Веранда ходит
По голове, едва дыша!
И что-то муторное родит
Природы потрясённая душа!
* * *
Скворцы собираются в стаи.
Как быстрые зайцы, они пролетают на фоне увядшего неба.
Мелькнёт быстрокрылый, в окошко заглянет лицом отстранённым –
И дальше несутся к востоку дряблые тучи.
Сейчас вот взметнутся ковром-самолётом летние птицы
И двинутся к югу – увы, без меня, я останусь.
Но скоро, но скоро мы следом за ними, на север, в столицу
Отправимся зиму свою коротать беспечально.
Св. горы, 27 августа
* * *
И будет вскоре весенний день...
Ясное утро. Гасли последние звёзды.
Птицы проснулись, пробуют голос: осенние звуки, грустные звуки.
Воздух недвижен. Чаю горячего – и у окна любоваться трубою,
Из-за леса торчащей, книжки листать, да видеть, как осень
Мокрою лапой треплет траву и деревья.
Ветер с запада снова поднялся.
Вот уже погоняет мокрые тучки, небо погасло, осень,
Осень, осень со всех сторон. Значит скоро на север
Ехать нам в город каменный...
Но будет снова весенний день,
Сумку мы соберём и поедем обратно, в Россию,
Домой, где волнуются горы Святые,
Где монах улыбается, машет руками... и словно проснувшись,
Спросишь ты: неужели нам это не снится.
28 авг.
ДРОВА
Дрова, э, дрова мои: сложил я вас на просушку –
Солнце сияло весь день, кувыркалось в небе, как малый козлёнок,
Ветер летал по кустам, заигрывал с моею причёской,
Хоть сам ложись и сушись в такую весёлую погоду!
Вечерком я даже за рыбой поехал на речку, где пусто,
Баловаться с комарами, червя истреблять, бормотать заклинанья
Рыбацкие, чтобы всякая ловилась, крючок мой хватала железный.
Но как ни кидал я крючков, воротила рыба лишь морду хмуро,
А к вечеру солнце за тучу уселось серенькую над рекой, на закате.
Только домой прикатил – уж смеркалось – ветер задул с востока,
Хмари надул, глядь – и забрызгало с грязного неба!
Так вот и мокли всю ночь дрова мои на траве перед домом,
Так и лежат до сих пор серой невзрачною кучей.
* * *
Я в гости пришёл, а за дверью собака
Мне пальцем грозит и кричит на меня.
Я водки купил. Безутешный хозяин
По комнате пляшет один без штанов.
А помнишь, в деревне, как грядки смеялись
Над нами, на спину прыгнуть норовя?
Железобетонная нынче квартира
Оближет шершавым меня языком.
О мокрая эта пустая квартира!
Там голая прячется в щели хозяйка!
Там пьяный поёт на полу телевизор!
И снова ты хочешь в поля убежать!
О друг мой седой и с растерзанной грудью,
Дрожишь ты, как рыба, на пошлом диване,
С тобой посижу, изувеченный водкой,
В сырой полутьме станем вместе дрожать!
ПОЛУСОННЫМ УТРОМ ЧИТАЮ СТАРИННЫЙ ЖУРНАЛ
Самолёты по саду бескрылою тенью летят.
Если спросишь, куда, я отвечу: на Лондон, милый, на Лондон.
Исчезая в тумане ветвей и в крови моей бодрой, как бомба,
Самолёты куда-то на Лондон толпою летят.
Речь мотора, ты слышишь, ворчание вала, цилиндров,
Свист предметов тяжёлых, плечом рассекающих плачущий воздух?..
Глянь-ка, тут и сорока пришла под окно и запела.
Шалая, вон как топочет по саду, по крыше сарая.
* * *
Ах, небо, облака!
Солнце пляшет гопака!
Птичка в луже воду пьёт.
Роет землю добрый крот.
Облако, прощай, лети!
Нам, увы, не по пути.
Ты на юг, а нам на север...
Гля, отцвёл на поле клевер,
И картошка отдыхает, лежит.
Вот такие, слышь, дела, паразит.
* * *
Тикает будильник смирно.
Два часа уже, и скоро,
Друг мой милый, чаю выпьем
Мы с тобою и с блинами.
В сентябре что ещё делать?
Печь стопить да чаю треснуть,
Да в окно глядеть, как ветер
Шевелит во сне природой.
Черноплодная рябина
Опустила книзу ветки:
Гроздья чёрные повисли,
Слаще винограда гроздья.
Кабачок змеёй зелёной
По забору лезет прытко.
И крапива побежала
Вдоль забора жгучей стаей.
Там сарай стоит, насупясь.
Тут в окошко лезет вишня.
И поэт главой поникнул,
Смотрит сон душою белой.
* * *
Вот опять я за перо
Взял рукою оробелой.
Что же мне тут воспевать,
Глядя вдаль тут из окошка?
Да всё то же, да всё то же:
Птички, кустики, калитку,
Неба синего клочок,
Ветра быстрые морщины.
Мой будильник всё стучит,
Сердце робко вопрошает:
Я ли в космосе живу?
Или снится в нём кому-то
Мой осенний дикий сон...
Вон как осень прокатилась
По лесам да по полям,
По душе моей замшелой.
Будто кто-нибудь меня
Переполненною грудью
Допевает уж поди –
Слышь, последние куплеты...
* * *
Встал поутру, чаю выпил.
Голова совсем пустая
Меж кустов промокших бродит
И звенит, как колокольчик.
Что ж ты, голова пустая,
Всё звенишь, как колокольчик,
Будто я не чаю выпил?..
А она всё бродит, бродит.
В МАСТЕРСКОЙ У БЫСТРОВА В КОСОХНОВО
Летит в картине по миру Черномор,
Ах, радостный, счастливый старикашка.
В одной руке могучей деву держит, как топор,
Другой седую бороду, как важную бумажку.
Под ним река, тяжёлый монастырь.
Прозрачная гора и личный замок.
Вороны удивлённые летают врастопырь,
На деву дивятся: откуда, мама?
Но он, как муха, страшное бубнит под потолком,
Да так, что бьются головой в окно растенья.
И дразнит деву знойным языком...
Ах, Пётр, комната объята дивным сном,
Где ихние летят, летят над нами тени.
* * *
В открытое окно влетают голоса:
Вот голос бабочки (куда-то ведь уходит
Она, пылающими крыльями вздыхая,
А вслед за ней, махнув ресницами, душа)
Вот мальчика спокойный дальний гул
Или грозы роскошный ропот,
И птицы тиньканье в ветвях, на берегу,
Такой загадочной, и тоненькой, и страшной,
Как переход по нежным облакам,
Такой наполненной гудящей пустотой
Изломанной, нелепой жизни...
Пока не видно перевозчика, пока
Струится воздух и живой и горький,
Пока я здесь, среди теней, одна из теней,
И карандаш в руке тихонько дышит,
Я буду слушать вас, и мальчик, и пчела,
И вечер-бабочка с горящими крылами...
НОВОРЖЕВ ПЛЯСАНИ
1
Храпит под жёлтой лампой ночь.
Египетский во сне запляшет лучник,
Как муха злая. Поди же, поди же прочь!
Летит копьё, и автомат, с жизнью разлучник
Тревожно глазом водит чёрным
В листве лесов чужих, в руке исчезнувшей, но тёплой.
И каркает своё кому-то дикий ворон...
И двери до утра всю ночь крылами хлопали.
2
Холодильник бряк-бряк,
Словно трактор в поле вышел.
Шевелятся в печке мыши,
Шевелятся в небе крыши
Слышен утки томный кряк.
И бредёт главой открытой
В тучах низких ветр пузатый.
Киснет грязное корыто
У крыльца. И воровато
Крадется прохладный вечер
По кустам. И вот хозяин
Опустил на стуле плечи,
Полный пива, снов и таин.
3
Утро, как чайник железный, распухнет, и жарко
Солнце в окошко протянет воздушные лапы.
Сладко лежать, лениво листая кроткую книгу,
Мух железным шугая в ней пистолетом.
С краю деревня молчит. Рычит холодильник, накушавшись пива.
В книжке шпион по страницам крадётся, меня не заметив.
Все остальные спят ещё, тёплые дети.
Ноги поджали, бродят по снам, как живые туманы.
4
Тяжёлая буква, страница пустая.
Деревня молчит, и на улице узкой
Засохла телега. Шевелятся мыши.
Над лесом, над речкой полощутся крыши.
Вот скрипнула дверь и совсем заскрипела.
Шаги... Тёмный говор... Шаги... Тёмный говор...
И в облако падает то и дело
Тяжёлое солнце.
5
Стынут на столе бутылки.
Зажигалка отдыхает.
Спят ребята на матрасе
И не слышат ничего.
Нынче тусклая погода.
Верно давеча за тучу
Солнце сдуру закатилось.
Каково!
Утро в комнатах с мешками,
Утро серенькое с мухой,
С холодильником храпучим
И с пахучим тёмным чаем.
Завтра будем в Новоржеве
До утра заборы красить,
Ах, с начальством, Катерину
Вспоминая...
6
Щас как намою посуды: мисок с тарелками, вилок да чашек,
Как почитаю я книжек старых, в пятнах страницы,
Суп приготовлю из банки консервной с картошкой,
Всех накормлю и опять почитаю книжек старинных,
Там всё про хитрых шпионов, родиной там и не пахнет,
Только пальба да погоня, погоня с пальбою, не кашляй
Так что и вечер настанет, и солнце провалится в яму за лесом.
Поздно в картишки лупить, в дурачка, кто кого одурачит...
7
Две туи у крыльца. Лохматая лопата.
Велосипедный трепетный простор.
И Новоржев Екатерининский хрипатый
Завёл вечерний, праздный разговор.
Бежит по улицам буланая лошадка.
Плывёт куда-то гордый железный мерседес.
Пойдём в столовую, где чай разносят сладкий,
Где запах курицы кудесит до небес!
* * *
Мелькают быстрые взволнованные дни.
Во тьму сигают, как стрела из арбалета.
За окнами расплавленное лето.
О как давно с тобой мы здесь одни.
Гляжу в окно: колонны под балконом
И веток вишенных взволнованная тень.
Оцепененьем золотым как будто скован,
Янтарным облаком, похожим на дракона,
Гляжу, как пятится за днём горячий день,
И осень ближе, ближе в золотой короне,
И крики чёрные в ушах звучат, вороньи.
* * *
Поваляюсь на кровати,
Полистаю жизнь чужую.
Далеко ль ещё до смерти
Сам с собой жую-мозгую.
Листья мне в окно щекочут.
И листы под пальцем шепчут...
Сердце ль бьётся злей и крепче?
Гром ли по небу рокочет?
За окном всё та ж картина:
Грядки, столб, забор, сарай.
И бредут, согнувши спины,
Облака куда-то в рай.
* * *
Топочет музыка. Жара. Уходит лето.
Рябина алая, тяжёлая, как грустно!
Дорога падала, шипят колёса,
Ты на земле, земле, рокочет небо.
Чу, шелестит в деревьях ветерок.
Скрипят колёса в небе ли, мой ангел?
Как громко каркает в душе! И лёгкий матерок
Летит вдоль улицы...
|
